Самый хороший человек на Земле, или что такое доброта? (набросок для книги)

Каждый вечер в 22:30, сразу по окончании молитвы, Трей Джексон выпивает половину стакана холодной воды. После этого он тратит пять минут на то, чтобы разложить на ладони восемь таблеток разной формы и цвета — хотя, пожалуй, стоило бы написать «цвета и формы», потому что отличает он их сперва всё-таки по цвету, а потом уже по форме.

Если Трей не будет ежедневно пить таблетки, он сойдёт с ума и тогда его не смогут убить, а убить его должны завтра — если, конечно, губернатор штата не позвонит по специальному телефону и начальник тюрьмы не остановит смертельную инъекцию.

Убить Трея должны за то, что десять лет назад, когда ему было 32 года, он изнасиловал и убил пятилетнюю девочку. Суд присяжных не принял во внимание пять заключений от разных психиаторов, которые утверждали, что во время совершения преступления Трей не осознавал, что он делает. Апелляции, вплоть до Верховного Суда, успеха не принесли.

Трей родился в трейлерном парке под райцентром в Алабаме. Отца своего он никогда не видел — впрочем, его мать, которая зарабатывала на дозу, тоже не особо разглядела этого чёрного как смоль мужика, да и не запомнила бы его, если бы он, кончив за три секунды, не начал орать на странном языке и пытаться её задушить.

Впрочем, она и не догадывалась, что это отец её будущего ребёнка, пока на седьмом месяце беременности не случились преждевременные роды — то ли от передоза, то ли оттого, что сосед по трейлерному парку избил её до потери сознания. Впрочем, и то, и другое не было редкостью в её жизни.

Когда в роддоме оказалось, что из неё вылез негритёнок, она припомнила непонятные гортанные крики, глаза навыкате и руки на горле — других чорных клиентов в те месяцы у неё не было. А ещё она подумала, каково же будет жить цветному мальчонке в белом трейлерном парке, где обычная тема для беседы — это как евреи продали неграм Америку, и как бы их всех изничтожить, и вот тогда заживём! Правда, через пару часов эти мысли унеслись в совершенно другие дали под действием очередной дозы метамфетамина…

Жить мальчонке было сложно. С самого начала было видно, что что-то с ним не так. Слишком поздно научился ходить. Думали, уже и не заговорит — но ближе к пяти годам заговорил. Так себе, правда — но что-то можно было понять. Хотя то, что можно было понять, скорее пугало — в основном мальчик говорил о страхе и боли и почему-то никогда не улыбался.

Америка — свободная страна, и мальчик выпал из вида социальных служб. Когда социалка постучалась в трейлер во второй раз, мама поняла, что ребянка могут забрать — и переехала в другой трейлер парк. Там её и убили, и в возрасте 12 лет Трей попал в «систему» — уже после того, как его изнасиловали после его первой пьянки. Тогда же Трей впервые увидел психолога.

С психологом Трей общался недолго — всего несколько минут хватило для того, чтобы передать его дальше, как и положено по инструкции — психиатору. Голоса — несколько постоянных, хорошо отличимых, и много других, говорящих на незнакомых языках — никогда не замолкали. И хорошо ещё, когда верещали те, незнакомые — знакомые голоса говорили о том, как красиво течёт кровь из разрезанного горла, и это ещё самое нежное, что Трей слышал в своей голове каждый день.

Система перемолола Трея, как индустриальная мясорубка. Больше всего Трей стардал не от головных болей, которые долотом раскалывали его от виска к виску раза по два в неделю, не от голосов, которые не давали ему заснуть, и не от вечного ощущения амфетаминового отходняка, которое подарила ему мать. Больше всего он страдал от сверстников, которых он любил всем сердцем, ибо единственное, что он хорошо, по-человечески умел — это любить и доверять людям.

Эта любовь не исчезла ни после первого изнасилования, ни после того, что с ним сотворили одноклассники по детдому в первую же ночь. У него никогда не было ни одного друга — но каждому втречному он был готов дать столько любви и доверия, сколько обычные люди дают только лучшим друзьям. У него никогда не было отношений — но каждый человек получал столько тепла и нежности, сколько дают только единственным любимым.

К 16 годам он начал осознавать себя — и тогда в первый раз попытался покончить с собой. Эта была первая попытка суицида — а последняя спустя несколько лет привела его в лоно церкви, и наконец-то у Трея появился человек, с которым можно говорить — Иисус. Но Иисус строго-настрого запретил ему забирать жизнь, даже свою — а Трей всегда был послушный, и больше не пытался забрать то, что дал Бог.

Обычный человек не в состоянии даже примерно представить себе тот ад, в котором жил Трей. Умственно отсталый, один-одинёшенек во всей вселенной, Трей говорил только с Иисусом — а в ответ слышал голоса, всё сильнее и сильнее кричавшие, настаивающие, наставляющие «крови! крови!». Одни кричали, другие убеждали, что так надо, что так хочет бог.

Каждую секунду. Каждую минуту. Каждый час. Весь год, 24/7, всю жизнь Трей слышал эти голоса. Пару раз он пытался сдаться в психушку, где получал отказ — ведь в его истории не было ещё момента, когда он послушался голосов. Большинство своей жизни Трей провёл в борьбе, равной которой не видел ни один человек на Земле.

Тот, кто думает, что ему приходилось выдерживать испытания, не знаком с Треем. Тот, кто думает о себе «я хороший человек» — не представляет себе, ЧТО такое воевать с внутренними демонами стократ сильнее тебя. Тот, кто считает себя героем — никогда не жил в аду. В таком аду.

Он усвоил для себя несколько правил. Есть таблетки каждый день — они чуть-чуть приглушали голоса, которые после того, как пьяные байкеры избили его до потери пульса, зазвучали так громко, что нельзя было разговаривать с людьми. Не приближаться к людям — обязательно будет больно. Молиться. Жить тихо, как мокрица под плиткой, и менять социальные талоны на питание на еду.

А в 32 года Трей влюбился. Он влюбился в пятилетнюю соседскую девочку — она была единственной, кто не попытался причинить ему боль. От её взгляда у него на несколько минут замолкали голоса в голове, и играла небесная музыка. От мысли о ней останавливалось время и уходила боль. Трей забыл обо всём — перестал есть, спать и даже молиться. И есть таблетки.

***

Когда он пришёл в сознание и понял, что натворил, ему важно было только одно — похоронить девочку так, чтобы никто не увидел её в таком виде. Эта единственная мысль стоила ему жизни — на суде прокурор общяснил присяжным разницу между психами и нет. Если человек скрывает следы (прячет труп) — он понимает, что делает, и достаточно здоров, чтобы его убить. Этот аргумент признали и все апелляционные инстанции.

Завтра Трей съест свою последнюю пиццу и его убьют. Он жалеет, что ему придётся расстаться с этим местом, где ему было лучше всего в жизни — чего бы ни требовали голоса, он не в состоянии никому навредить, и это для него всегда было самое важное. Надзиратели его не любят — они знают, за что он сидит в камере смертников, слышат крик и рык из его камеры и боятся психа.

И никто из них не знает, что Трей — самых хороший человек на Земле, который вёл битву с дьяволом и проиграл. Никто из них — и никто из живущих на Земле — никогда не бился так со своими внутренними демонами. Никто и никогда не держался так долго — один день из жизни Трея не вынес бы никто из ныне живущих.

Каждый день его жизни был огромной, фантастической, неслыханной победой над дьяволом. Не было ещё никогда на Земле человека, который так долго боролся бы с таким злом. Он проиграл — но не было ещё никогда на Земле человека лучше его.

Такие дела.