Иан Гордон убил свою жену. Задушил её подушкой. Преступление это или нет?
Гордон, 67 лет, бывший художник и декоратор, а ныне пенсионер, был женат на Патрицие, которая была младше его на 4 года. Жили они хорошо, было у них двое взрослых уже детей. Хороший дом, хорошая жена — что ещё нужно, чтобы спокойно встретить старость?
А нужно здоровье. Патриция заболела неизлечимой формой рака лёгких. И когда обезболивающие перестали действовать, а дозы стали близки к смертельным, Гордон сделал то, о чём договаривался с женой ещё в самом начале — положил конец её страданиям.
Патриция панически боялась больниц и категорически не хотела там помирать. Что ж, я её вполне понимаю. Кстати, я слышал теорию, что фобия больницы более характерна для мальчиков, чем для девочек. Что-то из серии падания в обморок при заборе крови на анализ, наверное.
Задушив жену подушкой, Гордон вышел из её комнаты и сказал дочке — «Я сейчас сяду в тюрьму на неизвестно какой срок. А мама наконец-то свободна».
Когда проводили вскрытие, патанатомы сказали, что концентрация обезболивающих была смертельная, и если бы Гордон сам не сказал полиции, что он сделал, они бы написали передозняк лекарствами как причину смерти.
Вначале ему шили статью о преднамеренном убийстве, потом смягчили до «убийство в состоянии пониженной ответственности» — так как из-за болезни жены он страдал клинической депрессией. Художник, который не может больше писать (то есть рисовать) — да, это признак того, что чувака серьёзно клинит. Это как если бы я писать не смог. Ужас.
Судья пока что отпустил его домой до вынесения приговора. Не делай из этого выводов, сказал он Гордону, отпуская его домой — может я ещё нарисую тебе немалый срок.
Вот такая история. Такого клиента я бы защищал с радостью в душе и болью в сердце. Но вот на месте судьи мне бы точно не хотелось бы быть. Какое решение правильно? Оправдать его нельзя. Посадить? На сколько?
Люди, которые работают в больнице, особенно на отделениях, где долго и мучительно умирают, ненавидят родственников — тех которые пытаются продлить «жизнь», а точнее — невыносимые страдания — своим родным.
Как-то я слёг с двумя позвоночными грыжами, и было это весело. В какой-то момент, когда пейнкиллеры вместо боли убивали печень, а искусственный морфий совсем-совсем перестал действовать, я постиг новые и удивительные ощущения — это когда раз в несколько часов теряешь сознание от боли, и когда приходишь в себя, несколько секунд ты уже в сознании, а боль, которая чорно-красной змеёй обвивает позвоночник, ещё не пришла в полную силу. Это было несколько секунд рая.
Так вот, на втором-третьем месяце такого приключения я чётко понял, что если это не закончится в самое ближайшее время — надо будет с этим всем кончать. А потом я попал на стол к Славе Гасину из Ихилова, и он меня уколол так, что всё прошло, тфу тфу тфу чтоб не сглазить, уже лет пять.
Это я к тому, что после этого экспириенса я совсем по-другому стал относиться к эвтаназии. И по-моему, не должен сидеть этот человек, который день ото дня видел, как затухает его любимая. Всё равно ему жизни больше нет — в 67 схоронить жену значит жизнь закончилась.
Помню, как мой покойный учитель и наставник Алекс Лейбович после того, как жена умерла, занимался только одним — ждал воссоединения семьи. И когда мы его хоронили 11 лет назад, после нескольких лет ненужной жизни, я сквозь слёзы радовался за него — наконец-то он будет вместе с Аллой. Каждый август, когда мы с его дочкой стоим у его могилы и пьём Джек Дениэлс под палящим полуденным солнцем на Ярконском кладбище, я об этом вспоминаю.
Мораль — извините за клише, но в натуре надо очень беречь своих близких.
'Об убийстве и спасении, или «теперь она свободна»' Комментариев пока нет
Будьте первым комментатором!