О том, как сгореть на работе дотла, или три дела за три дня

Я практически никогда не пишу о своих делах — люди могут опознать клиента даже когда я называю его Васей, а настоящее имя хранится в редакции. Но иногда — очень редко — можно и описать, хотя, к сожалению, самые по-настоящему интересные дела, настолько фантастичные, что никто и не поверит что так бывает, никогда не будут опубликованы.

Сегодня — исключение из правил, три последних дня высосали из меня всю оставшуюся на донышке душу, (то, что не дососала депрессия), поэтому я опишу, как я их провёл. Может быть, кому-то будет интересно заглянуть в рабочие будни.

*** Воскресенье

Итак, начало рабочей недели. Я еду в тюрьму — точнее, в тюремное управление, на медкомиссию. Моего клиента услали на аводот шерут (общественные работы) с ограничением физического труда — то есть по состоянию здоровья он может делать только сидячую работу.

Каким-то образом это куда-то пробычилось, недосмотрелось и банально проебалось — и человека распределили туда, где надо было ещё принести-подать, подержать-потаскать и так далее. В результате, когда человек свалился, удивлённое начальство начало вести разговоры в стиле подпоручика Дуба — а чё это он тут вообще симулирует?

Однако важна не абстрактная справедливость, а результат — поэтому надо вежливо, очень вежливо разговаривать с хамски бычащим на меня инспектором тюремной службы, который сам же накосячил, а теперь из-за этого ещё сильнее на нас же и наезжает.

Кстати, очень важно понять, что когда кто-то в системе накосячил или просто был существенно неправ — это катастрофа, так как теперь вся система будет защищать своего и топить вас, что абсолютно несправедливо, но, к сожалению, это медицинский факт.

Самое надоевшее и набившее оскомину блюдо у адвоката — это собственная гордость, которую надо глотать зачастую по несколько раз на дню, общаясь с ментами прокурорами судьями чиновниками и вообще любыми власть имущими. А когда невозможно больше глотать, приходится пихать её себе в задницу — ибо можно один раз брякнуть что-то не то, и тебе попортят жизнь. Точнее не тебе, а человеку, который вверил тебе свою судьбу.

Из тюремного управления, где очень милая тётенька-врач опознала меня из телевизора и была очаровательно мила, я ушёл более-менее довольным. И сразу же помчался по вызову в ментуру на ограбление. Человек — близкий, уже понятно, что впереди маячит тяжёлая и муторная бесплатная работа. Параллельно, конечно же, десяток-другой звонков и вотсаппов от людей, которым действительно нужна помощь, и на которые ты физически не можешь ответить, ибо в эту самую секунду над тобой издевается очередной микробог-начальник.

С утра поел кофе с сигаретой, вечером на голодный желудок — кружку пива и хлеб с лабане. Всю ночь болит живот.

*** Понедельник

В суд по вчерашнему ограблению меня позвали к 9, и до часу дня я полубессмысленно шлялся туда-сюда из зала арестов, который мой покойный учитель и наставник Алекс Лейбович называл залом униженных и оскорблянных именои Виктора Гюго. Дело никак не донесут, я подхожу к менту-полупрокурору (тоэн маацарим), он меня пятьминуткает и одмеаткает, судья злится и высаживается на меня, я в ответ злюсь и высаживаюсь на неё.

В час дня наступают те самые 9, на которые меня позвали, и мент начинает реально врать. То есть все менты врут в суде, но когда судье подсовывают фотокарточку моего человека со словами «это фото с камеры с места преступления в тот день», а фотка годовой давности из совсем другого места, это уже эребор. Судья прочухивает это дело и говорит — завтра приходите с гарантами на отпуск (ударение на второй слог).

Кстати ментопрокурор веселит меня тем, что на вопрос о конкретике отвечает — «и вообще я его уже 20 лет знаю». Ничего себе причина для ареста, говорю я, мы ж с тобой тоже 20 лет знакомы, так ты меня щас тоже заарестуешь?

Но в час дня у меня зум с wannabe-клиентом, и он звонит, а я посреди ареста, а он на это реагирут так, как будто я специально сам арестовался, чтоб ему было неудобно. Судя по тону, я уже понимаю будущее направление его движения…

И тут сигнал — надо снова в ту же мусарню, где я был вчера. Пока я жду тётеньку, к которой приехал, русский мент Даник терпеливо и подробно объясняет какому-то совсем шариковатому типу, что такое цав аваа (спецвызов в суд для уклонистов) и как и что с этим делать. Я слушаю и покачиваю головой от удовольствия.

— Я что-то неправильно объясняю?, спрашивает меня Даник с тревогой. Нет, говорю я, я просто наслаждаюсь тем, как ты обалденно делаешь свою работу, а к тому же я тут пост написал за полицейских, и вспоминаю коммнетарии. Ты чё дебил, говорит Даник, посты писать ЗА полицейчских, ты ж так слона не продашь. Хороший Даник, не зря я так сына назвал. Правда с детьми, которые в Росии, я уже больше месяца не говорил…

Тем временем меня допускают до моей тётеньки — молдаванки лет 50 из деревни, которая год назад работала у полусумасшедшей старушки, а спустя год та вспомнила, что у неё украли три белые футболки и косметику. Тётенька плачет, я готовлю её к допросу.

Вы даже не представляете себе, как сильно может накосячить на допросе абсолютно невиновный человек. Хотя бы, например, объяснять свою невиновность так, что стойко сложится ощущение, что он виноват, при том, что он абсолютно не виноват.

Тётенька говорит мне на не очень родном русском языке — я простая женщина из деревни, образования высшего у меня нет, работала поваром и продавщицей. Я не высшая, но я не низшая, я посредине, но я не туфта и никогда не была воровкой, и сейчас мне так стыдно оттого, что меня назвали воровкой и я в первый раз в полиции.

Подхожу к следовательнице — милой русской девочке лет 16 на вид, из настолько молодых, что хотят выглядеть постарше, но ни фига — маленькая собачка всегда щенок, она и в 60 будет выглядеть студенткой. Она обещает помочь с быстрым закрытием дела, подходит её начальник, мы очень приятно общаемся, мою тётенку выпускают без последствий в какие-то рекордные сроки.

Да, но самое-то главное я не объяснил. Подготовить к допросу формально может любой, а вот снять боль, ужас, страх, позор и унижение невиновного человека, который впервые за свою долгую жизнь попал в полицию — это значит выпить всю эту его боль и забрать её себе, ибо боль никогда никуда не уходит сама. С молдаванкой мне повезло, она оказалась моя поклонница с телевизора и забрать на себя её боль было легче — если человек тебя не знает, сперва его нужно убедить её отдать.

Полупошатываясь, я добираюсь до машины. Чувство удовлетворения от хорошо сделанной работы через пять минут съедает депрессия, а доедает беспокойство за завтрашний суд — менты реально задались целью посадить человека, а так как у них на руках ничего нет, то они могут что-то придумать. Стрёмно.

С утра съел кофе с сигаретой, зато вечером — тарелку супа. Звонит папа из Питера, я не могу даже ответить — нет сил.

*** Вторник

На суд приехал папа человека, ему 80 лет, он в дичайшем состоянии. Я готовлю его и остальных гарантов — но остальные молодые, а папа в раздрае, и нужно выпить его боль. Судья на меня уже не высаживается, я веселю её рассказом о том, что я единственный в Израиле Гамбарян, потому как ещё одного убили — та самая история с первым и вторым тромбонами из Ришонского Филармонического. Судья улыбается, она помнит это дело.

Менты согласны отпустить человека домой, подготовленная грядка гарантов, которые должны за ним смотреть 24 часа в сутки оказывается не нужна, и теперь опять надо присмотреть за папой, который ещё не въехал в происходящее до конца — что сына отпустили и всё будет хорошо. Папе очень плохо, я фокусируюсь на нём, через полчасика он начинает улыбаться, рассказывая истории своей молодости. Теперь я могу идти, надо приползти домой, за почти трое суток один бутер и одна тарелка супа — это немного, сил нет совсем.

Подъехал к дому, нет парковки, слушаю Летова по ютюбу в машине, громко — а тут срочно надо ехать в полицию. В ментуре девочка, которая не понимает серьёзности положения. Мать-одиночка, корона, голод, кражи еды из магазина, всё есть на камере.

Дилемма — всё отрицать или признаваться и плакать. Выбираем второе, просчитав все варианты и вероятности — так будет лучше. На таком допросе надо плакать, а девочка тупит и от шока не плачет. Но надо плакать — и я нахожу те самые обидные слова, и тот самый тон, и те самые унижения. Ревёт — готова. Пора идти к следователям, любезничать.

На ногах практически не стою, в полубессознании на работу. По дороге звонит несостоявшийся клиент со вчера и объясняет, что «мягко подбирая слова, я хочу сказать, что как минимум удивлён и разочарован тем, что меня не предупредили о том, что у вас арест и сума не будет». Я уже никакой, и мудила даже не получает от меня бесплатную путёвку в пеший поход с эротическим уклоном, а наоборот — телефон коллеги, который сделает его дело как минимум не хуже меня. Это ж как мне надо стать не самим собой, чтоб не послать нахуй человека, который сам туда просится…

На работе переезд в другой кабинет. Переезд хуже пожара — лучше б оно сгорело всё к чертям собачьим. Полупереехал, наполовину там наполовину здесь, как в коммунизме, который в полшага — и долго так в раскоряку стоять? Как-то я внезапно стал старый, из того поколения, которое помнит взасосы Брежнева на экране, знает что такое сиськи-масиськи и «и другие официальные лица». Бывший теренер по боксу, не видевший меня пару лет, встречает меня фразой «ты чё, Саня, старше меня выглядишь?» Он на пять лет меня старше.

Дома тарелка супа, звонит папа из Питера, отвечаю «папик, нет сил, завтра поговорим». Валюсь на кровать, читаю какаие-то новости, проваливаюсь в отключку.

*** Среда

Проснулся в 7 утра не я, а какая-то оболочка типа тех, которые после линьки оставляют дискретно растущие насекомые. На работе переезд-раскоряка. Кофе, сигарета. Длинный пост скучного ныться, который вы как раз дочитываете.

Скопившиеся за эти три дня срочняки — ответ в Верховный Суд по гаврику, который зажигал с 12-летними мальчиками прямо в синагоге; обжалование в окружной в деле, где надо сделать прецедент, чтоб закрыть без судимости; куча гемора с инстанциями, которые надо дёргать и дрючить, иначе всё пойдёт на общих основаниях, то есть со скоростью землекопательной Boring machine Илона Маска, которая всё ещё не может догнать улитку; ещё с десяток срочнейших дел…

Офис на пятом этаже, под окном крыша пристройки первого — прыгать из окна бессмысленно, только людей смешить.

Устал.

Настолько, что забыл написать, что жена-то ищет работу front end/full stack, и блин помогите люди добрые!